В список, представленный ниже, попали книги-события, книги, оказавшиеся знаковыми и для своего времени, и для (обозримого) будущего. Их авторы поняли, точнее — почувствовали время и смогли отразить его, даже если писали о прошлом или будущем. Возможно потому, что время выбрало именно их.

Есть здесь и книга-антисобытие, одна, но достаточно масштабная, чтобы о ней вспомнить. Отношения со временем у неё механистичные, потребительские. И в этом смысле она — всего лишь симптом времени. Но угрожающий.

2011. Вышла антология «Десятка» (М.: Ад Маргинем Пресс) с произведениями десяти авторов, преимущественно «новых реалистов». В порядке появления на страницах книги: Сергей Самсонов, Сергей Шаргунов, Ильдар Абузяров, Захар Прилепин (он же составитель), Герман Садулаев, Михаил Елизаров, Роман Сенчин, Денис Гуцко, Андрей Рубанов. Замыкает ряд виртуоз модернистского письма Дмитрий Данилов. Писатели эти в основном и будут определять литературный мейнстрим десятилетия, кто-то тише, кто-то громче, кто-то очень громко.

Принципы, по которым Прилепин собирал антологию, просты: «Во-первых, это писатели, которые начали публиковаться в “нулевые” годы… Во-вторых, это писатели, которые в “нулевые” годы обрели какой-никакой успех». Идеологически (подчеркивает Прилепин) все они разные. Но все «так или иначе убеждены в наглядном крахе российского либерального проекта». И главное: «…перед нами люди, по большому счету равнодушно отнесшиеся к деленью на патриотов и демократов. Они сразу выпали из тех парадигм, как из чужого гнезда. Отношение к советской власти для поколения “нулевых” не было определяющим: какая, в конце концов, разница — советский или антисоветский, раз это ничего уже не объясняет. А вот что именно объясняет наше время — они (мы) и пытались понять, каждый в силу своих возможностей».

Если «Десятку» перечитать сегодня, то увидишь — о времени эти ребята тогда поняли многое. А за прошедшие десять лет поняли еще больше. Стоит также обратить внимание на книгу Андрея Рудалёва «4 выстрела: писатели нового тысячелетия» (М.: Молодая гвардия, 2018) — о Прилепине, Шаргунове, Сенчине, Садулаеве, она помогает лучше понять их.

29 мая 2011 года на церемонии вручения премии «Супер-нацбест» была названа лучшая книга минувшего десятилетия — книга «Грех» Прилепина. Интересный пример того, что можно назвать «новым автобиографизмом» — роман в рассказах и стихах.

Нет ощущения времени. Теплый, безумный, живой,
вижу сплошное счастье. Куда мне столько его.
Стыло, я знаю, стыло. Я знаю и не могу
впустить в себя хоть на Атом черную синеву —
гарью пропахший вечер — город в грязном снегу —
гибельность этого сердца — этого ветра звук.
Я не умею больше не миловать, не корить.
Что мне просить у Бога? Разве что прикурить.

Событием года стала и книга «“Несвятые святые” и другие рассказы» Архимандрита Русской Православной церкви Тихона (Шевкунова) (Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь). Тут примечателен и чин автора — один из высших монашеских чинов, т.е. в черном духовенстве (соответствует протоиерею в белом духовенстве). Он — наместник московского Сретенского мужского монастыря. Редактор интернет-портала Православие.ру. Автор фильма «Гибель империи. Византийский урок» (2008, «Россия», премия «Золотой орёл»). Ну, и самое интригующее: по слухам, о. Тихон — духовник Владимира Путина.

«Несвятые святые» — это реальные истории из жизни монахов и многих известных людей, «монастырская проза».

«Здесь юмор, ирония, пафос, трагизм, драматизм. Здесь соблюдена та мера, которую можно назвать православным юмором». (Борис Любимов).

Как говорит сам автор:

«Практически все истории, которые вошли в книгу, я рассказывал на проповедях… Проповедь… ведь и строится на осмыслении Священного Писания, на толковании церковных событий святыми отцами и на примерах из жизни».

В 2012 году книга «Несвятые святые» вошла в список финалистов «Большой книги», но победила только в читательском голосовании. А в основном — даже не попала в тройку лучших. И это был скандал! Одно из объяснений — потому что как раз тогда затеялось дело Pussy Riot. И возможно, это был своего рода протест против позиции РПЦ. Так или иначе, но «Несвятые святые» стали самой популярной православной книгой

2013 год ознаменовался появлением — точнее, закреплением — на литературном небосводе новой звезды — это Евгений Водолазкин с романом «Лавр» (М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной). Роман получил Первую премию «Большой книги». Водолазкина стали сравнивать с Умберто Эко, «Лавр» — называть «постмодернистской прозой высокой пробы».

Время действия — XV век, т.н. русское Средневековье. Но подзаголовок утверждает: «Неисторический роман». Герои его предполагают, что времени, может, и вовсе нет. Поэтому здесь органично сопрягаются разные языковые пласты и времена: «Кто сей знающий тайны мои? Арсений повернулся к Фоме: Ты кто? Х… в пальто, ответил Фома. Ты спрашиваешь о второстепенных вещах. А я скажу тебе о главном. Возвращайся в Завеличье, где на будущей Комсомольской площади стоит монастырь Иоанна Предтечи».

В романе четыре части: Книга познания, Книга Отречения, Книга Пути, Книга Покоя — не жизнеописание, но судьба героя, его последним именем роман и назван.

От этой прозы веет бодрой свежестью. Светлая ирония не даёт сбиться в пафос жития. А какие здесь звери — волк, верблюд, медведь!

Волшебная книга!

Стоит добавить, что 12 декабря 2020 года во МХАТе им. М. Горького с большим успехом прошла премьера спектакля по «Лавру».

Еще одна знаковая книга — роман «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» Сергея Шаргунова (М.: АСТ) — о событиях 1993 года, невозможных, диких, страшных, не зря их называют — Черный Октябрь. Хотя о Черном Октябре написано несколько книг, роман Шаргунова — первая в нашей литературе попытка показать, как тогда через умы и души обычных людей проходили токи истории и политики. Кого-то оставляли равнодушным, кого-то будоражили, чью-то жизнь меняли радикально.

Шаргунов эту книгу писал не так, как предыдущие, по-новому. Автора-повествователя здесь не видно, роман как бы сам из себя происходит. И это, кажется, единственно правильный ход — потому что то, о чем роман, требует максимальной объективности, иначе будет публицистика.

Противоборствующие станы вроде бы зеркально отражают друг друга. На стороне Верховного совета радикал-коммунист Ампилов: «Да здравствует вооруженное восстание, товарищи!». На стороне президента Ельцина радикал-либерал Новодворская: «…мы сами пойдем и уничтожим красного дьявола! Дайте нам оружие, и мы раздавим гадину!»

Там и там жгут уютные костры и поют хорошие песни. Там и там и молодёжь, и пенсионеры. Там и там люди верят, что пришли не зря. И что правда именно там, куда они пришли. Но всё-таки правда видится там, где «омоновцы молотили и месили вокруг, свирепо, наотмашь, добавляя ботинками. Люди сопротивлялись, но лишь раззадорили тех, кто был сильнее: в первую минуту раздавались звяк и скрежет противоборства, во вторую — попадали на асфальт доски, железки, флаги, а в третью — ОМОН всё прибывал и сдавливал — начали падать тела. Кто падал бесчувственно, кто с криком, кто молчком, закрывая голову, пока остальные, уцелевшие, неслись прочь».

Расстрел Белого дома остаётся за последней чертой романа, роман будто продолжается вне текста. И еще долго звучит его тревожная и печальная музыка…

Один персонаж — особый, коза Ася. Её вначале приручают, балуют всячески, она сидит на диване, смотрит телевизор… А потом — губят. Ни за что ни про что, по злой беспечности. И если определить смысл романа одной фразой, то это будет: «Из сарая прощально заблеяла Ася».

В том же 2013 году увидел свет и роман Владимира Сорокина «Теллурия»: симптоматично, что здесь Средневековье, как в «Лавре», но опрокинутое в будущее и соединенное с советской эпохой. Время действия — середина XXI века. «После краха идеологических, геополитических и технологических утопий» евроазиатский континент «погрузился наконец в благословенное просвещенное средневековье. Мир стал человеческого размера. Нации обрели себя. Человек перестал быть суммой технологий»; «больше нет технологий и массового производства, люди никуда не торопятся…». В этом прекрасном новом мире вместо iPad, например, умная береста. И прочее парадоксальное смешение архаичного со сверхновым.

Изменилась и карта мира, большие страны раздроблены. На Европу напали мусульмане-салафиты. В Париже и Мюнхене ваххабитская революция. Швейцария разбомблена талибами. Германия распалась на части, на развалинах Франции возникла республика тамплиеров…

В Московии коммуноцарствие, в Рязани просвещенная монархия, Возродился СССР, но в ином виде — теперь это Сталинская Советская Социалистическая Республика, Столица — Сталинград; религия — сталинизм, слоган «Сталинисты всего мира, соединяйтесь!» Сюда едут паломники и туристы-сталинисты, для их развлечения открыты дома терпимости, разрешены теллуровые трипы, во время которых можно встретиться с вождём.

«Теллурия» — это, конечно, антиутопия. Но если в классической антиутопии человек, индивид зависит от государства, которое может навалиться на него всей своей тяжестью, то здесь он зависит от наркотика. И персонажи романа, — а среди них люди с пёсьими головами, крестоносцы, кентавры, карлики, православные коммунисты и т.д., — гоняются за теллуром, приносящим счастье. Гвозди из теллура вбивают в головы желающих специально обученные плотники, непередаваемое удовольствие гарантировано.

В романе 50 глав, каждая исполнена в своей стилистике, на своём языке. Например, Глава V написана в жанре телерепортажа с карнавала в Кёльне, который ведёт немецкий журналист:

Вот совсем маленькая Глава XI — гимн Государству, точнее, пародия на этатистские восторги. «О, Совершенное Государство! Видимым и невидимым солнцем сияешь ты над нами, согревая и опаляя. Лучи твои пронизывают нас. Они мощны и вездесущи. От них не спрятаться никому — ни правым, ни виноватым. Да и нужно ли?» (Прямо «Мы» Замятина!)

Глава XLII про кентавра, влюбившегося в женщину по имени Коломбина. Его речь напоминает о мальчике-идиоте по имени Бенджи из «Шума и ярости» Фолкнера. И о герое книги Саши Соколова «Школа для дураков»: «И я очень пвакаць и кричаць и звать Коломбину. А мени наказываць и посадиць на чепочку».

Так, перепевая чужое и создавая на нём своё, впадая то в пафос, то в сарказм, а то и просто ёрничая, проходит Сорокин по городам и весям будущего. Не такого уж далёкого.

В 2014 году увидел свет роман «Обитель» Захара Прилепина. Это обращение к советскому прошлому. Время действия — 1929 год. Место — Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Главный герой, 27-летний Артем Горяинов, сидит за уголовное преступление — за нечаянное убийство в драке, без умысла. На долю Артема выпадут схватки с урками, покровительство главы СЛОНа Федора Эйхманиса, роман с «комиссаршей» Галиной; философские беседы заключенных спецов, каторжные работы, неудачный побег…

Можно сказать, что «Обитель» — это роман воспитания и роман пути. Только воспитуемый, пройдя путь, погибает, причем тоже случайно — его убивают уголовники, просто так.

Самое страшное место романа на его переломе, это коллективная исповедь заключенных. Батюшка называет грехи, а они признаются:

И еще цитата:

Некоторые критики решили, что Прилепин романтизирует и облагораживает лагерь. Но в основном роман восприняли адекватно. И в том же году «Обитель» получила Первую премию «Большой книги» — «За убедительное продолжение традиции русского социально-исторического романа». Вторая премия досталась «Теллурии» — «За неиссякаемое мастерство стилизации и силу предвидения». Третья — «Возвращению в Египет» Владимира Шарова — «За своеобразный вызов современному творческому не-читателю».
Режиссер Александр Велединский («Русское», «Географ глобус пропил» и др.) снял по «Обители» 8-серийный фильм, который скоро покажут на т/к «Россия».

2015 год отмечен антисобытием — странным присуждением Нобелевской премии по литературе. Лауреатом стала Светлана Алексиевич, которую, правда, наградили как белорусскую писательницу, но пишет она на русском и имеет большую аудиторию в России. Притом её книги, включая «Время секонд-хэнд» (М.: Время, 2013), ставшее поводом для награждения, не литература и не документалистика. Это фейки огромного размера, которые Алексиевич выдаёт за подлинные речи людей. Так женщина, у которой в Чечне погибла дочь («Олеся Николаева — младший сержант милиции, 28 лет»), вдруг вставляет в свой рассказ длинную историю воевавшего в Чечне офицера, случайно встреченного в электричке. Историю она излагает от его имени, да еще в художественных подробностях: «Стоит старый чеченец и смотрит: нас полная машина дембелей. Смотрит и думает: нормальные русские парни, а только что были автоматчики, пулеметчики… снайперы. И его самообличения эта женщина будто бы слово в слово воспроизводит: «Можно многое себе позволить… Ты — пьяная скотина и у тебя оружие в руках. В голове — один сперматозоид… Работа палаческая… Умирали за мафию, которая нам еще и не платила».

Ну и как можно поверить в то, что несчастная мать действительно всё это запомнила и рассказала на диктофон! И вот что интересно: Алексиевич даже не пытается придать своим сочинениям хотя бы правдоподобие, она напрочь лишена художественного слуха.

Зато она активно демонстрирует своё глубинное отвращение к России. И это бы ладно, не любит и не любит. Но ведь и лжет на каждом шагу, исходя из этой нелюбви.

Награждение Алексиевич — демонстративное попрание и эстетики, и этики. И — дискредитация Нобелевки.

2016. Главное событие года — книга «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя» Сергея Белякова (АСТ, Редакция Елены Шубиной).

Во-первых, потому, что в свете Майдана, завершившегося госпереворотом, украинский вопрос актуализировался до предела — кажется, весь мир украинизировался. Во-вторых, книга сама по себе хороша и читается как захватывающий роман, притом основанный на множестве источников и снабженный великолепным научным аппаратом.

Время действия — с XVII—XVIII веков по первую половину XIХ века.

Вот несколько названий глав: «Украина це окраина?», «Русский взгляд на украинцев», «Жинка», «Ведьма», «Лыцари», «Нация и её вера», «Польша превыше всего», «Банкир, стало быть, еврей». «Москали», «Кацапы», «Несколько слов о русофобии»…

Гоголь в подзаголовке и в самой книге маркирует кровную связь великороссов и малороссов, несколько отягощенную побочными обстоятельствами. С. Беляков называет Гоголя чаровником.

«Константин Аксаков, человек с обостренным национальным чувством, должен был, кажется, заметить в творчестве Гоголя много неприятного для русского человека. Но Аксаков был очарован и увлечен Гоголем более других». Еще более эффектный пример: за «Ревизора», в котором всем досталось и особенно государю, «Гоголь “по Высочайшему повелению” получил в награду перстень ценой в 800 рублей, такие же перстни получили ведущие актеры». Для сравнения: Чаадаев за «Философическое письмо» получил сумасшедшего, а Надеждин, опубликовавший его в «Телескопе», — ссылку. Лермонтов за «Смерть поэта», за «вы, жадную толпой стоящие у трона», — арест и потом Кавказ. Достоевский за чтение письма Белинского Гоголю — смертную казнь, заменённую на каторгу… Парадокс! Подробно рассматривает Беляков и «русский поворот» Гоголя, тоже очень интересный.

Что маркирует в названии книги тень Мазепы, перебегавшего из одной страны в другую, от одного покровителя к другому («Измена своим благодетелям не раз уже выказывалась в его жизни», — говорил Н. Костомаров), — понятно.

Судьба «Кобзаря» Шевченко — ключ к истории украинской нации, считает С. Беляков.

Не всё, наверное, в этой книге бесспорно. Но всё — интересно и заставляет задуматься.

Поймём ли мы братьев-небратьев? Поймут ли они нас?

Еще одна знаковая книга 2016-го — роман “F20” Анны Козловой (М.: Рипол Классик). История несчастной русской семьи, в которой самые несчастные — дети и собаки.

F20 — код шизофрении, такой диагноз поставили девочке по имени Анютик. Но оказалось, что больна не только она — больна и её сестра Юля, и их мама, и отчим, и вообще вся семья. Болен, кажется, даже большой черный пёс Лютер, глотающий таблетки.

Повествование ведётся от имени 14-летней девочки Юли, точное определение ей дал Владислав Толстов: «Холден Колфилд с диагнозом».

А. Козлова успешно работает на территории «грязного реализма», который рисует жизнь еще грязнее, чем она бывает. В её романе много секса. Есть подростковый секс («В тринадцать лет начались месячные, а вместе с ними пришли неотвязные мысли о мужчинах,… Мальчик, старик, урод — все это меркло перед тем простым соображением, что у каждого из них есть член»). Хуже того — старческий секс, когда 74-летнюю девственницу подкладывают под 68-летнего Ромео. И совсем уж запредельный — загробный секс, своеобразно явленный в скорби по погибшему возлюбленному («Вот что непоправимо…его член уже точно в меня не войдет, теперь он будет распухать, разлагаться и тлеть, и кормить червей»).

Но есть и тоска по норме, такой недостижимой:

Есть и трогательные моменты. Анютик жалеет, что уходят лучшие из тех, кто посещает её в бреду: «— А кто у тебя лучшие? — спросила я. — Говорящий щенок и Пушкин, — смущенно призналась Анютик». Так сквозь мрак к читателю пробиваются лучики света. И даже кажется, что «грязный реализм» не такой уж грязный. Да и к голосам, спутникам болезни, можно привыкнуть.

В 2017 году роман “F-20” получил премию «Нацбест».

В эти годы проявляется родовая черта «новых реалистов» — интерес к советской литературе.

Не жалея ни сил, ни времени, они вводят в наш литературный обиход советских писателей, доказывая, что их творчество не сводилось к соцреализму. Одна из таких книг — «Катаев. Погоня за вечной весной» Сергея Шаргунова (М.: Молодая гвардия, 2016), получившая в 2017 году вторую премию «Большой книги». Шаргунов выбрал Катаева по любви. И потому, что считает его первоклассным и — незаслуженно забытым писателем. Но свою задачу — делать «честный и хладнокровный разбор всех сведений» — выполнил.

О вехах пути Катаева рассказано захватывающе интересно, с обстоятельными историческими реконструкциями, с тонкими и точными наблюдениями. И о тех, с кем он — так или иначе — оказывался в одной орбите: Катаев и — Хлебников, Булгаков, Маяковский, Мандельштам, Солженицын, Михалков, Вознесенский, Аксёнов… Катаев и — Сталин, Хрущев, Брежнев… До Горбачева и Перестройки. В рассказ вплетается и личное, семейное Шаргунова. То там, то тут мелькнёт реплика его бабушки, писательницы Валерии Герасимовой. Или подробность: Зинаиду Шишову из одесского окружения Катаева причащал перед смертью, в 1977 году, его отец-священник: «Она произвела на него впечатление многое испытавшего человека».

Есть в книге и неизвестные письма Катаева, а также Олеши, Ильфа, Петрова, Зощенко, Мандельштама — Шаргунов нашел их в личном архиве племянницы Анны Коваленко (Мухи), второй жены Катаева.

Есть рассказ Катаева о Троцком, после 1928 года изымаемый из «Записок о гражданской войне» и потому малодоступный. И много другого интересного, малодоступного. Одно мимолётное упоминание повести Катаева о Якове Блюмкине, сгинувшем в недрах НКВД, цепляет, хочется почитать (но не получится).

И всё переплетается: литература, жизнь… Будучи писателем, Шаргунов очень хорошо знает, как события жизни могут откликаться в прозе. И — наоборот: как проза может пролить свет на жизненные обстоятельства, прояснить их. То, о чем Катаев предпочитал умалчивать в жизни, присутствует в его сочинениях, нужно только уметь прочитать. А как написано! «Катаев плыл по широкой парной реке жизни, сладко жмурясь, будто и не замечая нападки, большой, гладкий, невозмутимый…»; «Золотое очарование детства он возместил багровыми красотами бойни»; «В Ташкенте Катаев — тосковал и любовался». Под стать самому Катаеву.

2018. Знаковая книга — «Вежливый герой. Очерки культурного ландшафта времен Владимира Путина» Алексея Колобородова (М.: Пятый Рим). «Один из национальных парадоксов заключается в том, что история литературы куда более точная наука, чем собственно история страны и ее государств», — говорит автор. И таким образом солидаризируется с Ключевским, который (даром что историк!) считал, что знание «хранится в литературе, переходит в сознание лиц и народов с пом[ощью] образования».

Перед нами «попытка оценить актуальную политику через образы и сюжеты литературы (и отчасти — других искусств)». Пять интегральных фигур, «в которых ярче всего преломилось выбравшее нас время», — Путин, Лимонов, Прилепин, Ходорковский, Михалков. Главная фигура понятно кто.

На самом деле фигур — действующих лиц — здесь гораздо больше. Залпами: протопоп Аввакум и Пушкин… Пастернак, Мандельштам, Булгаков… Солженицын, Рыбаков, Аксёнов, Горенштейн… Емелин, Сенчин, Шаргунов, Кантор, Садулаев, Рубанов… Так, разбирая книгу за книгой, воссоздаёт Колобродов эпоху, время, да хоть бы и режим Путина…

Въяве вижу конструкцию романа, который только Колобродов и может написать, — это роман в духе трилогии Дос Пассоса «США». С несколькими видами повествования: скажем, одна линия — герои, знаковые личности; другая — газеты, новости, фольклор, песни, анекдоты; третья — экскурсы в историю; четвёртая — лирические отступления, почти стихи. Классный получится роман!

Подтверждением тому служит и последняя книга Колобродова — «Об Солженицына. Заметки о стране и литературе» (М.: Городец-Флюид, 2020).

2019. Увидел свет роман «Земля» Михаила Елизарова (М.: АСТ. Редакция Елены Шубиной). Слоган: «Первое масштабное осмысление русского танатоса». На самом деле — пародия, та пародия, из которой рождается высокая проза. Прозу эту нельзя воспринимать буквально, смыслы мерцают, переливаются, играют. Так, главный герой, Володя Кротышев, напоминает Омона Кривомазова из «Омона Ра» В. Пелевина. И в то же время это contra Пелевину: если Омону знаки судьбы уже в детстве указывали на небо, то Володе они указываю на землю… И дело здесь прежде всего в смене общественно-экономической формации: Омон рос при социализме, Володя — при диком капитализме. Самые важные вехи его пути — стройбат и кладбище — словно повторяют некогда гремевшие книги Сергея Каледина, основанные на личном опыте («Стройбат», «Смиренное кладбище).

Происходящее в романе мы видим глазами Кротышева, он хоть и близорук, но простодушен и честен, поэтому ему можно доверять.

Труды и дни похоронной мафии описаны с великолепным черным юмором. Причем многое как будто взято прямо из жизни. Так, похоронное бюро «Элизиум» находится непосредственно не территории Первой городской больницы («“Элизиум” изображался на плане стилизованной часовенкой, вплотную примыкавшей к патологоанатомическому корпусу»). На двери кабинета директора «Элизиума» табличка: «Гапоненко Аркадий Зиновьевич, замглавврача по АХЧ»! Шикарный кабинет, украшенный портретом Путина. Шикарное застолье, в котором принимают участие рентгенолог и анестезиолог…

Типично интеллигентские темы разговоров Елизаров переводит в регистр речи бандюков:

Секс-бомба Алина, будучи блондинкой, то есть, согласно мему, дурой, рассказывает Кротышеву о Хайдеггере, Шопенгауэре, Ницше и т.д., а он старательно записывает всё в тетрадочку… И много всего другого затейливого, включая игры со временем, символически отражающиеся в «биологических часах», подаренных герою отцом, а в пространстве текста — быстрым пробегом по годам детства-отрочества-юности и долгим рассказом об одном дне из жизни (ср. с одним днём Леопольда Блума или Ивана Денисовича).

Виртуозная игра! Не реализм, но реальнее реализма. И не надо никакого продолжения. Роман получил «Нацбест 2020».

Кстати, если «Большая книга» заметно деградирует в последние годы, то «Нацбест» по-прежнему высоко держит планку.

2020. Знаковое произведение года — «Ополченский романс» Захара Прилепина (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной). 14 рассказов-треков в разных ритмах. Неторопливая «Жизнь», герой — обычный, неплохой в целом мужик. Ни над чем особо не задумываясь, он живёт так же неторопливо, обычно. Может быть, слишком обычно, когда рядом идёт война. Но так ведь и живёт большинство.

Быстрая, легкомысленная «Дорога». Здесь герой, тоже не особо задумываясь, отправляется на Донбасс:

Мучительно замедленная, долго не разрешающаяся «Контрабанда». Когда журналист, сугубо штатский человек, из самых добрых побуждений вызывается везти гуманитарку на Донбасс. Но сталкивается с таким непроходимыми бюрократическими барьерами, что вынужден провозить то, что так нужно людям, контрабандой, за 100 тысяч.

Нарочито спокойный рассказ «Пленные». Два украинца — «Это были не простые ребята» — сдаются в плен. После долгих допросов они должны окончательно подтвердить свою лояльность — расстрелять двух других пленных, совсем простых. И расстреливают. «— Вострицкий, — приказал комбат отчего-то простуженным голосом. — Проводи. Это теперь бойцы нашего батальона, твоего взвода. У вас ведь там есть место… В твоём домике будут жить».

И кода «Домой» — горькая прощальная мелодия: раненого Лесенцова спасает, рискуя жизнью, дурашливый, даже какой-то недоразвитый Лютик, другой их товарищ погибает.

Романс — это что-то щемящее, трогающее душу (если она есть), тревожащее её. В книге это еще и дети. Девочка, провожающая отца на войну, дети в школьном автобусе, который обстреливают, ребёнок, только зародившийся в утробе матери.

Это и несчастные животные, брошенные, потерянные. «Много контуженных собак, кошек… Не слышат ничего. Оглохшие». А как еще петь о войне?..

Хотя «Ополченский романс» не только о войне, а и о свободе выбора, которая дана каждому. Но не каждый и не всегда осознаёт, что делает выбор.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>